На Каком Основании Могут Забрать Ребенка У Матери?

На каком основании отец может забрать ребенка у матери? — судимость, приводы в полицию; тяжелая болезнь, препятствующая проживанию с детьми; насилие по отношению к детям; невыполнение родительских обязанностей (оставление детей у других лиц, непосещение ими школы и т.

Почему забирают детей из семьи?

В каком случае у родителей могут отобрать ребенка органы опеки? 1. Родители лишены родительских прав. На основании ст.69 СК РФ, забрать ребенка из семьи могут только после вступившего в законную силу решения суда. В этом случае исполнение судебного решения возложено на судебных приставов при обязательном присутствии сотрудника органов опеки и попечительства.

При необходимости, дополнительно возможно привлечение сотрудников полиции.
В тех случаях, когда из семьи изымается малолетний ребенок в возрасте до трех лет, возможно привлечение медицинского работника.2.
Принято решение об ограничении матери и отца в родительских правах (ст.73 СК РФ).
Процедура идентична изъятию несовершеннолетнего при лишении родительских прав.3.

Существует непосредственная угроза жизни и здоровью малыша (ст.77 СК РФ). изъятие происходит сразу же при обнаружении такой угрозы на основании приказа органа местного самоуправления.

Основания для изъятия ребенка из семьи:стойкая алкогольная или наркотическая зависимость родителей малыша;совершение родителями насильственных действий в отношении ребенка (побои, жестокое обращение, насильственные действия сексуального характера);привлечение малолетних детей к попрошайничеству, воровству, иному способу добывания денежных средств;оставление ребенка в опасности;аморальное или асоциальное поведение законных представителей ребенка;антисанитарные условия в жилом помещении;ненадлежащее состояние, либо отсутствие спального места для малыша;отсутствие необходимых для ребенка, либо наличие испорченных и просроченных продуктов;иные факты ненадлежащего исполнения взрослых родительских обязанностей.

Материнство и детство, семья находятся под защитой государства. Забота о детях, их воспитание – равное право и обязанность родителей (ст.38 Конституции РФ). В соответствии со ст.77 Семейного кодекса Российской Федерации основным и единственным способом защиты ребенка при непосредственной угрозе его жизни и здоровью является его немедленное отобрание у родителей (одного из них) или у других лиц, на попечении которых он находится.

Немедленное отобрание ребенка производится органом опеки и попечительства на основании соответствующего акта органа исполнительной власти субъекта Российской Федерации, либо акта главы муниципального образования в случае, если законом субъекта Российской Федерации органы местного самоуправления наделены полномочиями по опеке и попечительству в соответствии с федеральными законами.

При отобрании ребенка орган опеки и попечительства обязан незамедлительно уведомить прокурора, обеспечить временное устройство ребенка, в течение семи дней после вынесения уполномоченными органами акта об отобрании ребенка – обратиться в суд с иском о лишении родителей родительских прав или об ограничении их в родительских правах.

В соответствии с Постановлением Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 14.11.2017 № 44 «О практике применения судами законодательства при разрешении споров, связанных с защитой прав и законных интересов ребенка при непосредственной угрозе его жизни и здоровью, а также при ограничении и лишении родительских прав» под непосредственной угрозой жизни или здоровью ребенка, которая может явиться основанием для вынесения акта о немедленном отобрании ребенка и изъятии его из семьи, следует понимать угрозу, с очевидностью свидетельствующую о реальной возможности наступления негативных последствий в виде смерти, причинения вреда физическому или психическому здоровью ребенка вследствие поведения (действий или бездействия) родителей (одного из них) либо иных лиц, на попечении которых ребенок находится.

Такие последствия могут быть вызваны, в частности, отсутствием ухода за ребенком, отвечающего физиологическим потребностям ребенка в соответствии с его возрастом и состоянием здоровья (например, непредоставление малолетнему ребенку воды, питания, крова, неосуществление ухода за грудным ребенком либо оставление его на длительное время без присмотра).

Разрешение вопроса о немедленном отобрании ребенка на основании статьи 77 СК РФ отнесено к исключительной компетенции органа опеки и попечительства и производится во внесудебном порядке.
Характер и степень опасности должны определяться в каждом конкретном случае с учетом возраста, состояния здоровья ребенка, а также иных обстоятельств.

Предусмотренная статьей 77 СК РФ мера по защите прав ребенка носит чрезвычайный характер, применение которой возможно в исключительных случаях, не терпящих отлагательств в связи с угрозой жизни или здоровью ребенка, и только на основании соответствующего акта органа исполнительной власти субъекта Российской Федерации либо главы муниципального образования, принятие которого влечет за собой временное прекращение права родителей (одного из них) либо иных лиц, на попечении которых ребенок находился, на личное воспитание ребенка (до рассмотрения судом заявления об ограничении родителей (одного из них) в родительских правах или о лишении их родительских прав, об отмене усыновления либо до разрешения органом опеки и попечительства вопроса об отстранении опекуна (попечителя), приемного родителя, патронатного воспитателя от выполнения своих обязанностей).

Тяжелое материальное положение семьи само по себе не является достаточным основанием для отобрания детей у родителей, если родители добросовестно исполняют свои обязанности по воспитанию детей, заботятся о них, создают необходимые условия для развития детей в соответствии с имеющимися материальными и финансовыми возможностями семьи.

Читать подробнее: В каком случае у родителей могут отобрать ребенка органы опеки?

В каком возрасте ребенок сам решает с кем ему жить?

Если они не согласны, ребенок старше 16 лет может самостоятельно обратиться в суд с требованием о своей эмансипации. Как только подросток становится эмансипированным, он может самостоятельно решать, где и с кем он будет проживать. До этого момента жить ребенок должен с родителями.

Можно ли оставить ребенка с папой?

Способы решения вопроса об оставлении ребенка с отцом — Оставление ребенка с отцом возможно в мирном порядке путем заключения соглашения между родителями. Если мать возражает против этого, мужчина может добиться решения вопроса через суд. Рассмотрим, что нужно сделать для рассмотрения дела в суде, как оформить соглашение и на каких основаниях суд может передать дочь или сына на воспитание отцу.

Можно ли забрать ребенка у матери?

Когда отец имеет право забрать ребенка? — В соответствии с семейным кодексом родители имеют равные права и обязанности. Однако Когда родители находятся в разводе и не определен порядок общения с ребенком, отец может забирать ребенка с согласия матери. Пострадает в результате ребенок,

Как лишить материнских прав мать?

Как лишить мать родительских прав на ребенка? — Для того, чтобы лишить мать прав на ребенка, необходимо подать исковое заявление в суд. Истцом может выступать опекун или попечитель, человек, с которым проживает ребенок, прокурор, органы опеки или сам ребенок при достижении 14-летнего возраста. Вместе с исковым заявлением следует подать и другие документы. Документы для лишения родительских прав матери:

Копия искового заявления о лишении родительских прав;
Копия свидетельства о рождении ребенка, чью мать нужно лишить прав;
Копия свидетельства о заключении брака при его наличии;
Копия свидетельства о расторжении брака при его наличии;
Справка с места жительства;
Характеристики на мать и ребенка (с места жительства, работы, с детского сада, школы);
Заключение психолога о состоянии ребенка – получают в органах опеки;
Акт об условиях проживания матери – составляется органами опеки;
Приговор суда, если ребенок был физически травмирован матерью;
Документы, подтверждающие неуплату алиментов;
Квитанция об уплате пошлины;
Любые доказательства, которые могут подтвердить основания для лишения матери родительских прав.

Для лишения матери родительских прав нужно пройти следующие шаги:

Обращение в органы опеки и попечительства, которые проверят условия проживания матери и ребенка и составят соответствующий акт, пообщаются с ребенком;
Обращение в суд в случае нанесения физического вреда ребенку;
Обращение в службу судебных приставов в случае неуплаты алиментов для получения справки, подтверждающей неуплату алиментов;
Обращение в суд по месту жительства матери с исковым заявлением о лишении родительских прав.

Суд рассмотрим исковое заявление, проверит все приложенные документы, опросит всех необходимых свидетелей и вынесет решение о возможности лишения матери родительских прав. На самом деле, лишение родительских прав – это очень сложная процедура, тем более в отношении матери. Для того, чтобы мать лишить родительских прав, нужны действительно очень веские основания.

Почему суд оставляет ребенка с матерью?

По каким причинам суд может передать детей отцу? — Решение оставить детей после развода с отцом для российской действительности, скажем откровенно, нетипично: всего 5-6% случаев из общего числа судебных постановлений. Что может повлиять на вынесение вердикта в пользу отца:

Когда мать по состоянию психики, здоровья или образа жизни не в состоянии заботиться о детях;
Регулярное проявление агрессии в отношении ребенка, физическое и психическое насилие со стороны родительницы;
Ведение матерью аморального, асоциального образа жизни;
Нехватка у нее места для проживания с детьми;
Недостаток средств для их содержания.

Все аргументы должны подкрепляться доказательствами: справками госорганов и медучреждений, характеристиками, экспертными заключениями, показаниями свидетелей и другими.

Что делать если бывший муж хочет забрать ребенка?

Что делать если бывший муж в суде хочет забрать ребенка? — Нужно опровергать доводы мужчины и подать встречный иск об определении места жительства ребенка с матерью. В иске необходимо указать свои доводы и подтвердить их доказательствами. В рассматриваемом случае именно так и было сделано адвокатом по семейным делам.

Был проверен каждый довод мужчины и его документы. Выявились множественные несостыковки. Например, выяснилось, что часть справок с места работы мужчины о том, что ему предоставлялся отгул по состоянию здоровья ребенка, не соответствуют действительности. Оказалось, что в дни отгулов мужчина с ребенком не общался.

Свидетели со стороны женщины подтвердили, что мужчина платил за детский сад со своей банковской карты, но деньги на оплату ему передавал бывшая супруга, то есть он платил не свои деньги. Оказалось, что женщина давала отцу много общаться с ребенком, потому что этого хотел ребенок, а не потому что женщина не хотела с ним общаться.

Женщина не устраивала свою личную жизнь, а просто много работала, потому что ей нужно было содержать престарелых и больных родителей. Таким образом, семейный юрист через встречный иск донес позицию женщины суду. Бывший муж был пойман на лжи, что перевернуло ситуацию, усилило негативное отношение судьи к мужчине и привело к тому, что ему в иске отказали и оставили проживать ребенка с матерью.

Подробное видео о том, что делать если муж хочет забрать ребенка смотрите на канале адвоката Вячеслава Астафьева.

Кто имеет больше прав на ребенка?

Развод: у кого больше прав на ребенка — у отца или матери? В большинстве случаев споров по последнему вопросу не возникает. Так сложилось, что чаще всего ребенок остается с мамой, причем сами родители договариваются между собой именно о таком решении вопроса.

Какие права у матери при разводе?

Права и обязанности матери — Права отца и матери в отношении их детей равны. Женщина также может принимать участие в воспитании малыша, общаться с ним, получать интересующую информацию о детях. Если мама живет отдельно от сына или дочери, то она, так же как и отец, обязана содержать несовершеннолетних, в том числе посредством уплаты алиментов.

В каком случае при разводе ребенок остается с отцом?

Может ли ребенок остаться с отцом после развода — Да, безусловно. Ребенок может быть оставлен вместе с отцом после развода, если будет установлено, что это соответствует интересам ребенка. Точно в таком же порядке ребенок может быть оставлен после развода вместе с мамой.

Юридически мамы не имеют преимуществ перед отцами в вопросах определения места проживания детей.
Следует признать, что в большинстве случаев отцы не должным образом доказывают перед судом наличие преимуществ для детей от определения места проживания с ними (с отцами).
Одним из заблуждений отцов является уверенность в том, что лучшие материальные и жилищные условия являются определяющими при разрешении спора.

Наша же практика свидетельствует, что только комплексный подход и работа с Адвокатом может уравнять шансы пап на проживание со своими детьми после расторжения брака. В большинстве случаев после расторжения брака дети остаются с мамами. В том числе по решению судов.

Такое положение дел объясняется комплексом причин: – объективные причины, – от природы связь мам с детьми, особенно в первые годы жизни, более сильна. При этом, – в первые годы жизни ребенка, роль мам еще и более важна и не может быть (в значительной части) заменена отцами; – не всегда отцы готовы взять на себя весь груз воспитания ребенка: традиционно сложилось, что отцу отводится роль содержания семьи, в то время как мать занимается уходом за детьми и, одновременно выполняет воспитательную функцию (вспомним, к примеру, отпуск по уходу за ребенком до достижения им 3-летнего возраста).

И когда приходит время решать с кем останется ребенок после развода, – оказывается, что папа, «уделял воспитанию ребенка» не достаточно времени и дети больше привязаны к маме или, даже, если дети больше привязаны к папе, – то суд будет учитывать «отношение родителей к выполнению своих родительских обязанностей» и окажется, что именно мама больше занимается воспитанием детей (в традиционном понимании: школа, кружки, больше проводит времени с детьми и т.д.); – субъективные причины, – перекосы в правоприменении, отождествление интересов мам с интересами детей.

При этом папам не стоит опускать руки: достаточно изучить судебную практику вместе с Адвокатом и доказать в суде, что в интересах ребенка остаться вместе именно с ним, а не с мамой.
Кроме того, поочередное проживание ребенка у каждого из родителей тоже может быть вариантом совместного воспитания ребенка после расторжения брака.

О том, в каких случаях ребенка оставят на воспитание отца и как увеличить такую вероятность, – читайте в нашей бесплатной консультации «Определение места жительства ребенка с отцом в Украине», Образец иска об определении места жительства ребенка, – находится по этой ссылке.

По этой же ссылке Вы можете узнать какой судебный сбор следует оплатить при обращении в суд с иском об определении места жительства ребенка и как правильно составить исковое заявление в суд, О том, в какой суд подавать иск об определении места жительства ребенка, – читайте в отдельной бесплатной консультации «В какой суд подавать иск об определении места жительства ребенка?».

• Определили место проживания малолетнего Артема вместе с мамой (дело №753/21809/19) • Отстояли право папы воспитывать своих детей, прекратили попытки мамы использовать детей в семейных спорах (дела №759/13825/18; №759/13845/18; №759/9448/18)

Кто решает с кем останется ребенок?

Что учтет суд? — Полагают, что при разводе ребенок остается с матерью почти всегда, и это действительно не лишено истины. Но в перовую очередь, суд всегда руководствуется в принятии решения интересами несовершеннолетнего ребенка. В этой области множество нюансов, которые лишь в совокупности могут помочь принять оптимальное для детей решение.

материальная обеспеченность родителя;
физическое и психическое здоровье;
возможность заниматься воспитанием детей;
жилищные условия и инфраструктура района жительства;
привязанность ребенка к отцу, матери и родственникам;
возраст ребенка и наличие у него братьев или сестер;
мнение представителя органов опеки;
образ жизни каждого из родителей, их привычки;
мнение самого ребенка (начиная с 10 лет);
показания свидетелей.

Если детей несколько, то суд может решить разделить детей, оставив одного с отцом, а другого – с матерью. Также сравнительно недавно в России появилась возможность предоставления родителям совместной опеки. Многих пар и детей устраивает эта возможность, потому что позволяет ребенку жить попеременно с отцом и матерью, обычно по полгода.

В каком случае опека может забрать ребенка?

Сейчас детей из семей изымают полиция и опека. Последнюю нередко критикуют за несправедливые решения — Сейчас отобрать ребенка из семьи органы опеки могут только «при непосредственной угрозе жизни или здоровью» по статье 77 Семейного кодекса. После этого опека обязана уведомить прокуратуру и в течение недели обратиться в суд с требованием лишить семью родительских прав.

Такой подход не предполагает, что опека намерена возвращать детей в семью, из которой их забрали.
Из-за этого нынешнее законодательство критикуется общественниками.
Они считают формулировку «угроза жизни и здоровью» слишком размытой.
Органы опеки не могут прийти с проверкой в семью просто так — им нужна жалоба, например, от врачей, учителей или соседей.

Тем не менее в СМИ нередко освещаются истории, когда детей забирают и из благополучных семей, например, за шлепок по попе, а из неблагополучных, наоборот, не забирают, несмотря на опасность для ребенка. Такое случилось, например, с сестрами Хачатурян, которые обвиняются в убийстве своего отца (за то, что он много лет подвергал их домашнему и сексуальному насилию).

Органы опеки навещали сестер, которые тогда были школьницами, но не предприняли никаких действий. Но случается и наоборот. Русская служба Би-би-си описывала историю московской пары, которая взяла трех сестер из приюта. Пару лишили опеки над девочками из-за того, что сестры подрались и мать заподозрили в «умышленном причинении легкого вреда здоровью».

Однако отобрание ребенка по 77-й статье Семейного кодекса — сложный бюрократический механизм. Опеке нужно собрать документы и доказательства для будущего суда. Поэтому чаще опека вызывает полицию и просит составить акт о безнадзорности ребенка. Автор фото, Sergei Savostyanov/TASS Подпись к фото, Сейчас отобрать ребенка из семьи органы опеки могут только «при непосредственной угрозе жизни или здоровью» В этом случае полиция пользуется широкой формулировкой о «безнадзорности».

Но этот подход не такой радикальный и оставляет возможность опеке вернуть ребенка в семью.
Опека чаще пользуется именно этим способом — это проще, чем отобрать ребенка по 77 статье.
По статистике на 2016 год, которую приводит «Коммерсант», по 77-й статье Семейного кодекса забрали около 3,3 тысячи детей.

А по закону о безнадзорности вдвое больше — 7,5 тысячи. «В настоящий момент практика применения статьи 77 органами опеки и попечительства не очень распространена, в том числе в силу их загруженности — им трудно быстро и объективно оценить ситуацию в семье, поэтому многие дети возвращаются к родителям, у которых были отобраны», — комментирует юристка Екатерина Тягай, партнер коллегии адвокатов Pen & Paper.

В каком случае приходят органы опеки?

На что имеют право сотрудники опеки? Из-за чего они могут забрать детей? Отвечает президент благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Елена Альшанская Данное сообщение (материал) создано и (или) распространено иностранным средством массовой информации, выполняющим функции иностранного агента, и (или) российским юридическим лицом, выполняющим функции иностранного агента. Многие родители подвержены фобии, связанной с органами опеки: придут люди, увидят, что на полу грязно, найдут синяк у ребенка и заберут его в детский дом. «Медуза» попросила президента фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Елену Альшанскую рассказать, на что имеют право сотрудники опеки и какими критериями они руководствуются, когда приходят в семью.

Вообще закон предполагает только один вариант «отобрания» ребенка из семьи не по решению суда.
Это 77-я Семейного кодекса, в которой описывается процедура «отобрания ребенка при непосредственной угрозе его жизни или здоровью».
Только нигде вообще, ни в каком месте не раскрывается, что называется «непосредственная угроза жизни и здоровью».

Это решение полностью отдают на усмотрение органов. И в чем они эту угрозу усмотрят — их личное дело. Но главное, если все же отобрание происходит, они должны соблюсти три условия. Составить акт об отобрании — подписанный главой муниципалитета. В трехдневный срок — уведомить прокуратуру.

И в семидневный срок подать в суд на лишение либо ограничение прав родителей.
То есть эта процедура вообще пути назад для ребенка в семью не предусматривает.
Если сотрудникам опеки непонятно, есть непосредственная угроза или нет, но при этом у них есть какие-то опасения, они ищут варианты, как ребенка забрать, обойдя применение этой статьи.

Также на поиски обходных путей очень мотивирует необходимость за семь дней собрать документы, доказывающие, что надо семью лишать или ограничивать в правах. И мороки много очень, и не всегда сразу можно определить — а правда за семь дней надо будет без вариантов уже требовать их права приостановить? Вообще, никогда невозможно это определить навскидку и сразу, на самом деле.

Как обходится 77-я статья? Например, привлекается полиция, и она составляет акт о безнадзорности — то есть об обнаружении безнадзорного ребенка.
Хотя на самом деле ребенка могли обнаружить у родителей дома, с теми же самыми родителями, стоящими рядом.
Говорить о безнадзорности в этом смысле невозможно.

Но о профилактике беспризорности и безнадзорности и внутренние порядки позволяют МВД очень широко трактовать понятие безнадзорности — они могут считать безнадзорностью неспособность родителей контролировать ребенка. Полицейские могут сказать, что родители не заметили каких-то проблем в поведении и здоровье ребенка или не уделяют ему достаточно внимания — значит, они не контролируют его поведение в рамках этого закона.

Так что мы можем составить акт о безнадзорности и ребенка забрать. Это не просто притянуто за уши, это перепритянуто за уши, но большая часть отобраний происходит не по 77-й статье. Почему полиция не возражает и не протестует против такого использования органами опеки? Мне кажется, во-первых, некоторые и правда считают, что безнадзорность — понятия такое широкое.

Но скорее тут вопрос о «страшно недобдеть», а если и правда с ребенком что-то случится завтра? Ты уйдешь, а с ним что-то случится? И ответственность за это на себя брать страшно, и есть статья — за халатность. Второй, тоже очень распространенный вариант — это добровольно-принудительное заявление о размещении ребенка в приют или детский дом, которое родители пишут под давлением или угрозой лишения прав.

Или им обещают, что так намного проще будет потом ребенка вернуть без лишней мороки. Сам сдал — сам забрал. Самое удивительное и парадоксальное, что иногда получается, что, выбирая другие форматы, органы опеки и полиция действуют в интересах семьи и детей. Потому что, если бы они все-таки делали акт об отобрании, они бы отрезали себе все пути отступления — дальше по закону они обязаны обращаться в суд для лишения или ограничения родительских прав.

И никаких других действий им не приписывается. А если они не составляют акт об отобрании, то есть всевозможные варианты, вплоть до того что через несколько дней возвращают детей домой, разобравшись с той же «безнадзорностью». Вроде «родители обнаружились, все замечательно, возвращаем».

Опека никогда не приходит ни с того ни с сего. Никаких рейдов по квартирам они не производят. Визит опеки, как правило, следует после какой-то жалобы — например, от врача в поликлинике или от учителя. Еще с советских времен есть порядок: если врачи видят у ребенка травмы и подозревают, что тот мог получить их в результате каких-то преступных действий, он обязан сообщить в органы опеки.

Или, например, ребенок приносит в школу вшей, это всем надоедает, и школа начинает звонить в опеку, чтоб они приняли там какие-то меры — либо чтобы ребенок перестал ходить в эту школу, либо там родителей научили мыть ему голову. И опека обязана на каждый такой сигнал как-то прореагировать.

Формально никаких вариантов, четких инструкций, как реагировать на тот или иной сигнал, нет.
В законе не прописаны механизмы, по которым они должны действовать в ситуациях разной степени сложности.
Скажем, если дело во вшах, стоило бы, например, предложить школьной медсестре провести беседу с родителями на тему обработки головы.

А если речь о каком-то серьезном преступлении — ехать на место вместе с полицией. Но сейчас на практике заложен только один вариант реакции: «выход в семью». О своем визите опека обычно предупреждает — им ведь нет резона приходить, если дома никого нет, и тратить на это свой рабочий день.

Но бывает, что не предупреждают. Например, если у них нет контактов семьи. Или просто не посчитали нужным. Или есть подозрение, что преступление совершается прямо сейчас. Тогда выходят, конечно, с полицией. Поведение сотрудников опеки в семье никак не регламентировано — у них нет правил, как, например, коммуницировать с людьми, надо ли здороваться, представляться, вежливо себя вести.

Нигде не прописано, имеет ли сотрудник право, войдя в чужой дом, лезть в холодильник и проверять, какие там продукты. С какого такого перепугу, собственно говоря, люди это будут делать? Тем более что холодильник точно не является источником чего бы то ни было, что можно назвать угрозой жизни и здоровью.

Почему это происходит и при чем тут холодильник? Представьте себя на месте этих сотрудников.
У вас написано, что вы должны на глазок определить непосредственную угрозу жизни и здоровью ребенка.
Вы не обучались специально работе с определением насилия, не знаток детско-родительских отношений, социальной работы в семье в кризисе, определения зоны рисков развития ребенка.

И обычно для решения всех этих задач уж точно нужен не один визит, а намного больше времени. Вы обычная женщина с педагогическим в лучшем случае — или юридическим образованием. Вот вы вошли в квартиру. Вы должны каким-то образом за один получасовой (в среднем) визит понять, есть ли непосредственная угроза жизни и здоровью ребенка или нет.

Понятно, что вряд ли в тот момент, когда вы туда вошли, кто-то будет лупить ребенка сковородкой по голове или его насиловать прямо при вас.
Понятно, что вы на самом деле не можете определить вообще никакой угрозы по тому, что вы видите, впервые войдя в дом.
У вас нет обязательств привести специалиста, который проведет психолого-педагогическую экспертизу, поговорит с ребенком, с родителями, понаблюдает за коммуникацией, ничего этого у вас нет и времени на это тоже.

Вам нужно каким-то образом принять правильное решение очень быстро. И совершенно естественным образом выработалась такая ситуация, что люди начинают смотреть на какие-то внешние, очевидные факторы. Вы не понимаете, что смотреть, и идете просто по каким-то очевидным для вас вещам, простым: грязь и чистота, еда есть — еды нет, дети побитые — не побитые, чистые — грязные.

То есть по каким-то абсолютно очевидным вещам: у них есть кровать — или им вообще спать негде, и валяется циновка на полу, то есть вы смотрите на признаки, которые на самом деле очень часто вообще ни о чем не говорят. Но при этом вы поставлены в ситуацию, когда вы должны принять судьбоносное решение в отсутствие процедур, закрепленных экспертиз, специалистов, вот просто на глазок и сами.

Пустые бутылки под столом? Да. Значит, есть вероятность, что здесь живут алкоголики. Еды в холодильнике нет? Значит, есть вероятность, что детям нечего есть и их морят голодом. При этом в большинстве случаев все-таки сотрудники органов опеки склонны совершенно нормально воспринимать ситуацию в семье, благоприятно.

Но у них есть, конечно, какие-то маркеры, на которые они могут вестись, на те же бутылки из-под алкоголя например. Риск ошибки при такой вот непрофессиональной системе однозначно есть. Но вообще эти сотрудники — обычные люди, а не какие-то специальные детоненавистники, просто у них жуткая ответственность и нулевой профессиональный инструмент и возможности.

И при этом огромные полномочия и задачи, которые требуют очень быстрого принятия решений. Все это вкупе и дает время от времени сбой. Если говорить о зоне риска, то, конечно, в процентном отношении забирают больше детей из семей, где родители зависимы от алкоголя или наркотиков, сильно маргинализированы.

В качестве примера: мама одиночка, у нее трое детей, ее мама (то есть бабушка детей) была алкогольно зависимой, но вот сама она не пьет. Уже не пьет, был период в молодости, но довольно долго не пьет. И живут они в условиях, которые любой человек назвал бы антисанитарными. То есть очень-очень грязно, вонь и мусор, тараканы, крысы бегают (первый этаж).

Туда входит специалист органа опеки, обычный человек, ему дурно от того, в каких условиях живут дети, и он считает, что он должен их спасти из этих условий. И вот эти антисанитарные условия — это одна из таких довольно распространенных причин отобрания детей.

Но внутри этой грязной квартиры у родителей и детей складывались очень хорошие, человеческие отношения. Но они не умели держать вот эту часть своей жизни в порядке. По разным причинам — по причине отсутствия у мамы этого опыта, она тоже выросла в этой же квартире, в таких же условиях, по причине того, что есть какие-то особенности личности, отсутствия знаний и навыков.

Конечно, очень редко бывает так, что опека забирает ребенка просто вообще без повода или вот таких вот «видимых» маркеров, которые показались сотрудникам опеки или полиции значимыми. Все статьи в СМИ и обыденное мнение большинства на эту тему как будто делят семьи на две части.

На одном краю находятся совершенно маргинальные семьи в духе «треш-угар-ужас», где родители варят «винт», а младенцы ползают рядом, собирая шприцы по полу.
А на другом краю — идеальная картинка: семья, сидящая за столиком, детишки в прекрасных платьях, все улыбаются, елочка горит.
И в нашем сознании все выглядит так: опека обязана забирать детей у маргиналов, а она зачем-то заходит в образцовые семьи и забирает детей оттуда.

На самом деле основная масса случаев находится между этими двумя крайностями. И конечно, ситуаций, когда вообще никакого повода не было, но забрали детей, я практически не знаю. То есть знаю всего пару таких случаев, когда и внешних маркеров очевидных не было, — но всегда это была дележка детей между разводящимися родителями.

А вот чтобы без этого — не знаю. Всегда есть какой-то очевидный повод. Но наличие повода совсем не значит, что надо было отбирать детей. В этом-то все и дело. Что на сегодня закон не предусматривает для процедуры отобрания обратного пути домой. А в рамках разбора случаев не дает четкого инструмента в руки специалистам (и это главное!), чтобы не на глазок определить экстренность ситуации, непосредственность угрозы.

И даже тут всегда могут быть варианты. Может, ребенка к бабушке пока отвести. Или вместе с мамой разместить в кризисный центр на время. Или совсем уж мечта — не ребенка забирать в приют из семьи, где агрессор один из родителей, а этого агрессора — удалять из семьи. Читать подробнее: На что имеют право сотрудники опеки? Из-за чего они могут забрать детей? Отвечает президент благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Елена Альшанская

В каком случае органы опеки могут забрать ребенка?

Замаскированное изъятие — Регламентирует изъятие детей из семей в России статья 77 Семейного кодекса (отобрание ребенка при непосредственной угрозе жизни или здоровью). Согласно ей, социальные работники могут изъять детей без решения суда, если получат подписанный акт от органов исполнительной власти или главы муниципалитета.

Но специалисты из НКО указывают, что органы опеки пользуются и другими методами для отбирания детей из семей.
По словам руководителя благотворительной организации «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Елены Альшанской, изъятий по 77-й статье немного, опека часто обходит ее, потому что работать по ней сложно: нужно уведомить об этом прокуратуру и за семь дней собрать в суд пакет документов, чтобы лишить родителей прав или ограничить в них.

То есть если опека отобрала ребенка, она обязана лишить родителей прав или ограничить их. Отсюда еще одна причина — органам опеки бывает сложно оценить ситуацию на месте. «Сотрудники приходят и объективно понимают, что не могут за один визит, который длится иногда 20 минут, ну даже если несколько часов, принять решение, действительно ли нет альтернатив и нужно будет потом лишать прав или ограничивать в правах родителей», — говорит Альшанская.

Поэтому органы опеки и попечительства часто используют другие механизмы вместо отбирания.
Например, приходят к семье с полицией.
И, если принять однозначное решение не получается, полиция составляет акт о выявлении безнадзорного.
«Хотя эта ситуация, мягко говоря, на грани фола, потому что никакого безнадзорного при наличии родителей не может быть», — замечает Альшанская.

Также, говорит Елена, повсеместно встречаются случаи, когда родителей вынуждают написать заявление о добровольном размещении ребенка в приюте. Ее слова подтверждает директор оренбургского благотворительного фонда «Сохраняя жизнь» Анна Межова. Фактически перед родителями ставят выбор, объясняет она: либо они подписывают бумаги о добровольном размещении детей в приюте, либо начнется процедура по изъятию детей и лишению родительских прав.

«По факту это не добровольное обращение семей за помощью к государству, а изъятие, оформленное как неизъятие.
Это вызывает у людей протест.
Надо называть вещи своими именами», — говорит Межова.
Она также указывает на опасность подобных действий опеки в случаях, когда ребенка действительно необходимо забрать из семьи из-за реальной угрозы его жизни и здоровью.

«Возьмем, допустим, пьющих родителей, которые жестоко обращаются с ребенком. Опека их сегодня уговорит отдать ребенка в приют, а завтра они заберут его обратно и изобьют в пьяной драке», — приводит пример она. В итоге, заключила Альшанская, отбираний детей из семей на основании 77-й статьи не так уж и много.

Как изымают детей из семьи?

Такой подход не предполагает, что опека намерена возвращать детей в семью, из которой их забрали. Из-за этого нынешнее законодательство критикуется общественниками. Они считают формулировку «угроза жизни и здоровью» слишком размытой. Органы опеки не могут прийти с проверкой в семью просто так — им нужна жалоба, например, от врачей, учителей или соседей.

Но этот подход не такой радикальный и оставляет возможность опеке вернуть ребенка в семью.
Опека чаще пользуется именно этим способом — это проще, чем отобрать ребенка по 77 статье.
По статистике на 2016 год, которую приводит «Коммерсант», по 77-й статье Семейного кодекса забрали около 3,3 тысячи детей.

В чем смысл заводить детей?

Журналист Инна Денисова, автор фильма «Порочное незачатие» о позднем материнстве и ЭКО, обсудила этот глобальный вопрос с Еленой Костылевой, Надей Плунгян и Еленой Фанайловой — текст: Инна Денисова Инна Денисова — автор документального фильма «Порочное незачатие» о позднем материнстве и ЭКО, основанного на личной истории. Она уже рассказывала о ней и о самой проблеме на Кольте. Перед показом фильма в Москве в ЦДК 11 февраля Инна Денисова решила обсудить, зачем человеку (и в особенности женщине) вообще нужны дети.

В разговоре приняли участие: Елена Костылева — поэт, магистрантка программы «Социально-политическая философия» Европейского университета в Санкт-Петербурге, практикующий психолог психоаналитического направления.
Мать двоих детей.
Елена Фанайлова — в прошлом врач-терапевт, ныне журналист, радиоведущая, специальный корреспондент «Радио Свобода», поэт.

Чайлдфри. Надя Плунгян — историк искусства, редактор раздела «Искусство» на Кольте. Относится к материнству с интересом, но на расстоянии. Сама Инна Денисова — журналист, режиссер. Хочет детей, хранит замороженные эмбрионы в клинике. Инна Денисова: Материнство — это сверхчувствительная тема.

Большинство удивится вопросу, зачем обзаводиться потомством, и скажет: ну а как жить без детей? Меньшинство, называющее себя чайлдфри, возразит, что дети нужны только тем, у кого нет призвания, дела жизни, ее другого смысла. И эта позиция, как правило, всегда подвергается осуждению в жесткой форме. Но наш разговор не о том, нужно или не нужно заводить детей.

Это попытка понять, что такое материнство сегодня. Давайте начнем вот с чего. Если спросить людей, зачем им дети, то чаще всего услышишь следующие ответы: 1) ребенок — это плод любви; 2) ребенок необходим для создания крепкой семьи; 3) он нужен для продолжения рода (похож на маму, папу, бабушку); 4) он нужен ради собственной нормативности (все с детьми — и мне надо, без них я неполноценна).

Елена Фанайлова: Что мне кажется упущенным: деторождение — это базовый инстинкт (как доктор сейчас рассуждаю).
Представление о нас как о животных — не миф: человек — социальное животное, у него включается инстинкт размножения.
Елена Костылева: У человека нет инстинктов, запишите мою реплику.
Фанайлова: Но мы остаемся существами, которые убегают от опасности или испытывают чувство голода.

Костылева: Это рефлексы. Фанайлова: Мы сейчас запутаемся в терминах. Рефлексы — это отдернуть руку от горячего. Костылева: Человек свободен. Он не всегда убегает от опасности. Он может, наоборот, покончить с собой. Инстинкты — это, наверное, метафора? Фанайлова: Это старинная почтенная научная разработка вопроса, в частности, о родительском инстинкте (критика возможна).

К социальным объяснениям добавляется еще одно: деторождение — характеристика нашего рода, антропоса (как и ряда других биологических объектов на этой планете). Костылева: Инна, ты задаешь вопрос «зачем?», как если бы речь шла о рациональном решении. Но ведь мы не всегда заводим детей по рациональным причинам.

Надя Плунгян: У меня есть ответ не столько на вопрос «зачем?», сколько на вопрос «ради чего?». Думаю, дети должны появляться от избытка, а не от недостатка. Мне нравится, если они появляются от радости, от желания что-то передать или преумножить. Но даже в современном обществе женщина чаще всего рожает вовсе не потому, что сделала сознательный выбор.

Особенно в России, где существует безусловный культ материнства: множество детей рождается у родителей, не успевших толком осознать себя, в обстоятельствах, когда решение принимается случайно или по инерции. Костылева: Получается, что мы говорим о двух материнствах. Одно осознанное, добровольное — и второе неосознанное, я бы даже сказала, насильственное.

Фанайлова: Вы, Лена, правильно подвели к слову «насильственный». Это важно в контексте общественной дискуссии вокруг гендера : о материнстве есть повод говорить как об инструменте, который может быть предметом общественного насилия над женщиной. Хотя женщина может и не осознавать его, но нам сообщают о нем количество нервных срывов у молодых матерей, послеродовой психоз или психоз первого года при уходе за ребенком.

Молодая женщина под давлением разных обстоятельств принимает решение рожать, но тяжесть материнства такова, что это приводит ее к нервным срывам. Почему-то принято говорить о материнстве как об очень счастливой поре в жизни женщины. Хотя очевидно, что бывает по-разному. Денисова: А из чего складывается эта насильственность, давайте сформулируем.

Я начну. Во-первых, из представлений о том, что среднестатистической женщине до тридцати непременно нужно выйти замуж и родить первого ребенка. Во-вторых, из давления, ожиданий родственников. Из стигматизации: у тебя нет мужа и ребенка, значит, ты никому не нужна.

Фанайлова: Из пакета общественных ожиданий, которые уходят корнями в бессознательное. В твоем фильме ты спрашиваешь о возрасте материнства, и мы сразу видим, сколько у людей стереотипов. Общество поражено эйджизмом: это еще один насильственный аспект в отношениях женщины с ее телом и деторождением. Есть возрастной промежуток, когда женщины стараются успеть родить.

Отучилась, вышла на работу — и должна родить, уложившись в год или два, потому что потом будет некогда. Дальше женщина должна быть хорошей работницей — я уж не произношу страшные слова про «делать карьеру». Образованная женщина должна родить до 25 — это стереотип, с которым мое поколение выходило из вуза.

Хотя для современной медицины мышление в духе «родить до сорока» не выдерживает никакой критики.
С развитием системы здравоохранения возрастная способность женщины к деторождению отодвинулась, потому что люди стали здоровее.
Простой пример — достижения стоматологии.
Или гинекология: каким был поход к гинекологу тридцать лет назад и что это сейчас.

Все это сдвигает возраст женщины в сторону увеличения этой границы. Плунгян: Нередко рождением детей люди стремятся социально этаблироваться или преодолеть личную недостаточность, ожидают от детей, чтобы те «подали стакан воды в старости», а дальше как бы по умолчанию требуют от них определенного поведения.

Фанайлова: То есть осуществляют семейные сценарии.
Плунгян: Именно.
Костылева: Мы сейчас определяем, почему материнство может быть насильственным? Фанайлова: Слово «насильственный» жестковато, давайте возьмем «недобровольный».
Костылева: Давайте.
Я бы еще сказала, что социальные возможности для женщин все-таки по-прежнему ограниченны, и это одна из причин, почему многие находят себя, как сказала бы Симона де Бовуар, «в имманентности», в какой-то домашней работе.

Если бы возможности были равными, материнство было бы более добровольным. Фанайлова: Да, этот паттерн говорит нам о том, что у отца и матери неравные позиции. Если бы существовал институт отцовства в той же форме, в которой существует институт материнства, с декретами для отцов, тогда вопрос «когда рожать» был бы вопросом свободы и несвободы, как их понимает пара вместе: «Давай-ка мы родим молодыми, чтобы в старости у нас были развязаны руки; чтобы к сорока мы путешествовали, развлекались, копили и тратили деньги».

Впрочем, все это тоже иллюзии: мы не знаем будущего.
Люди, принимающие решения в 23–25, не могут точно знать, что с ними будет в 40, проектное мышление берет на себя слишком много.
Мы не знаем даже, что будет со страной или с миром: тридцать лет назад никто не мог предугадать именно такого развития исторических процессов.

В общем, как мне кажется, недобровольность связана, прежде всего, с социальными проблемами, с укладом семьи, который сформировался в индустриальном обществе и пытается измениться сейчас. Мне не очень нравится, когда говорят про «кризис семьи» или «семейной модели»: мне это кажется не кризисом, а трансформацией.

Попыткой ответить на изменившуюся ситуацию. Плунгян: В феминистских дискуссиях в последние годы часто звучит тема так называемой двойной петли материнства. С одной стороны, с маленьким ребенком женщина, очевидно, выпадает из общества, ее хуже берут на работу, сильно увеличивается финансовая и бытовая нагрузка.

В то же время с материнством она приобретает своеобразный социальный вес, заметную нормативность, позволяющую ей более уверенно выступать с публичных позиций. Не случайно в российской политике, что низовой, что партийной, материнский тип гендера буквально вытеснил все остальные идентичности.

Известная советская норма — «как мать и как женщина» — жива до сегодняшнего дня, в том числе и в таких инициативах, как «Марш матерей», Для меня в этой версии «опекающего» политического участия, «заботы» женщин о чужих правах звучит тема вечно длящихся детско-родительских отношений. Для общества, для государства ты можешь выступать как мать и в 70, и в 80 лет; соответственно, дети твои — даже если им по 50 — все равно останутся детьми.

А кем тогда будут внуки, то есть двадцатилетние? А правнуки? И есть ли для них вообще социальное место? Такая инфантилизация приводит к ощущению зажатости между поколениями — но зажатости иного типа, чем та, которую социологи сейчас называют поколением «сэндвич».

«Сэндвичи» — это те, кто занимается опекой и своих детей, и своих пожилых родителей. У тех, кто младше, другие проблемы: они находятся в своеобразном кармане между заброшенностью и контролем. Во многом это история моего поколения. Пока у нас нет детей, мы не существуем как социальные единицы: когда дети появляются, социальный и семейный контроль заметно возрастает, дети становятся рычагом давления.

Перед этим разговором я читала свои заметки, сделанные в 15–16 лет, в девяностые. Записывала, что мне говорил школьный психолог, пыталась разобраться, прав он или нет. Он говорил, что я должна представить учителей, родственников и других значимых взрослых как детей и с этой позиции оправдать и простить их некорректное поведение.

И вот я с сомнением пишу: «Почему-то мне не хочется видеть в них детей». Сегодня, через 20 лет, психологи начали активно обсуждать ситуации, в которых взрослые «удочеряются», «усыновляются» по отношению к своим детям, пытаются нагрузить их своими жизненными проблемами. Возможно, здесь есть и подспудный запрет на продолжение рода.

«Сэндвичам» приходится тяжело, но их задача — распределение ресурсов. У более младшего поколения — как сейчас говорят, у поколений Y и Z — материальных ресурсов уже нет, и от них требуются эмоциональные вложения в виде символического «родительства». Но тут приходится делать выбор.

Если все вкладывать в стремление «понять старших», ресурса создать собственную семью уже не останется. Фанайлова: Меня заинтересовала проблематика, предложенная Надей: с одной стороны, заброшенность поколения, а с другой — возросший контроль. У нас с Костылевой была несколько лет назад ситуация, когда Лена с Костей, отцом девочек (тогда девочка была еще одна), приехали в Москву.

Мы встретились на вокзале, нужно было подождать ночного поезда в Питер, и мы с ребенком, которому не было и года, сели в кафе. И сразу же подверглись страшной атаке со стороны одного из посетителей заведения, который начал орать: «Пошли вон отсюда!» Мы не могли понять, в чем дело.

Оказывается, мы оскорбили его чувства тем, что около 12 ночи с маленьким ребенком были в кафе.
На сторону подвыпившего парня встал весь персонал, и мы были вынуждены уйти.
Такая вот история о контроле, который берут на себя случайные люди.
Не то чтобы даже органы опеки, а просто люди, решающие за тебя, как тебе вести себя с твоим ребенком.

Денисова: Давайте предварительно резюмируем. Мы говорили о том, что материнство может быть добровольным и недобровольным. Потом мы сказали, из чего эта недобровольность состоит: давление социума, гендерные и семейные стереотипы, эйджизм. Теперь хотелось бы о добровольном материнстве и его смысле. Кадр из фильма «Порочное незачатие» Костылева: У меня самой виталистская позиция по поводу материнства. Я действительно считаю, что это счастье. О комфорте речи не идет! Это некомфортно и не может быть комфортно: ты в режиме 24/7 отвечаешь за другого человека, который половину времени находится под присмотром воспитателей, ходит по улицам; это очень страшно.

От этого можно сойти с ума. Поэтому отец детей может и должен с тобой эту ответственность поровну делить: он отвечает за них ровно в той же степени, что и ты. И мне кажется, что помимо любви, счастья и гормональных взрывов единственная разумная причина рожать — чтобы все продолжалось. Но здесь мы уже переходим к вопросу о том, что именно будет продолжаться.

У Пазолини есть стихотворение о том, что именно матери ответственны за все. За всю ценностную структуру, передающуюся тысячелетиями. Что именно они воспитывают рабов. Ведь помимо нарциссического отражения самих себя, которое мы видим в детях, мы еще и воздействуем на мир, когда рожаем.

Пазолини был прав: материнство — тот институт, который ответственен за то, что передается дальше.
Фанайлова: Кстати, по поводу Пазолини и ответственности матери.
Я расширила бы это все-таки до семьи в целом: характер формируют и мать, и отец.
Просто для итальянцев характерна гиперконцентрация на матери, это очень материнскоцентричная страна.

Недавно я была на фестивале, где известный итальянский поэт иронически деконструировал, разбирал эту связь взрослого мужчины и его матери. Костылева: В общем, поэтому для меня материнство — это еще и художнический вызов. Это решение вопреки всему. Мы все понимаем, что в этот мир не надо рожать детей.

Но мы это почему-то делаем.
Я недавно спросила у своих детей, зачем человеку дети.
Одна ответила: «Для радости».
А вторая — «Для веселья».
Фанайлова: Для веселья — это точно! Плунгян: Насчет веселья — для меня это ближе к постмодернизму с его беззаботностью, программным отсутствием ответственности.
А что, если ребенку совсем не весело? Опираясь на этот опыт, мои сверстники заняты мыслями о том, как не причинить ребенку боль, как не нарушить его границы, как создать ему безопасное пространство, которым ты не обладаешь сам.

Идея родительства как «художественного вызова» мне совсем не близка. Денисова: Ответственные женщины планируют свое материнство максимально детально. Фанайлова: Инна, мне кажется, «планируют» нужно заменить на «осознают». Планирование никогда или почти никогда не соответствует течению жизни.

Жизнь всегда вносит свои коррективы, особенно в такой живой ситуации, как появление ребенка.
Я, скорее, за сознательное материнство и сознательное отцовство.
Чтобы человек понимал то, что он делает.
И да, одна из главных проблем передачи жизни состоит в передаче ее уклада.
То есть в том числе инструментов насилия.

Когда взрослые воспитывают детей, они, прежде всего, прививают ограничения: что нельзя и как нельзя. Сознательность в отношениях с детьми состоит и в том, чтобы человек понимал, что он будет передавать своим детям некоторые представления о добре, зле и степени приемлемого насилия в том числе.

Большой смысл материнства простой — это продолжение жизни.
Без рождения детей человечества бы не было.
Базовый смысл все-таки биологический, антропологический, я настаиваю.
А дальше давайте относиться к этому вопросу «зачем» с высокой степенью осознанности, в том числе и социальной осознанности.
А это риски.

Это опасности. Это проблемный и некомфортный мир, это вызов. Вопрос в том, отнесемся ли мы к этому как к процессу творческому или как к процессу, где уровень стресса достигает невозможных для человека уровней. И нужно ставить перед собой вопрос, будем мы рожать или не будем, трезво оценивая свои силы.

Костылева: Я бы еще добавила.
И матери, и отцу, и бабушкам, и дедушкам, и обществу нужно приложить тут много усилий.
Есть такая африканская пословица: «Чтобы вырастить одного ребенка, нужно целое племя».
Это действительно так: один перетирает муку, другой шьет одежду, третий смотрит, чтобы детей не съел тигр.

Все это не может делать один человек. То, что ответственность за ребенка лежит на матери, — ненормальная, а порой и невыносимая ситуация. И правы те потенциальные матери, которые в такой ситуации отказываются рожать ребенка, если его некуда рожать, если нет социального пространства, которое обеспечивало бы этих детей безопасностью, едой, развитием, свободой, радостью, — тогда, конечно, не надо их рожать, зачем, это же кошмар.

Модель капиталистической атомарной семьи, где в лучшем случае у матери есть отец ребенка и мать конкурирует с ним за каждую свободную минуту, где они ругаются, кто пойдет в душ, а кто будет отвечать за ребенка, — это настоящий ад. Это условия, соглашаться на которые небезопасно для физического и психического здоровья.

Я уж не говорю про матерей-героинь, которые почему-то решают сделать это в одиночестве — взвалить на себя непосильный круглосуточный труд. Для того чтобы дети действительно становились смыслом нашей реальности, социальные условия должны позволять им этим смыслом стать.

Радоваться детям легче в ситуации, когда обеспечиваются базовые потребности. Денисова: Моя подружка, родившая ребенка, говорит, что от дискомфорта защитят 200 тысяч рублей в месяц. В общем, мы плавно подводим к выводу, что рожать детей в этот мир имеют право только богатые, нетравмированные и реализованные люди из благополучных семей.

Лучший способ резко сократить население планеты. Фанайлова: По поводу того, должны ли рожать только богатые, — конечно, нет. Рожать должны заботливые. Люди, способные позаботиться о себе и других. И еще люди, у которых есть большой семейный ресурс — родственники, поддерживающие их.

Родственники — главное богатство молодых и немолодых родителей: это степень соучастия, вот это самое африканское племя. В моем поколении — а я старше вас всех (пардон за эйджизм) — это было устроено совсем по-другому. С одной стороны, был минус в виде патриархальности с ее контролем, а с другой — мне очень интересно сейчас вспоминать про поведение своих дедов.

Это были коммунисты, которые разрушали патриархальные стереотипы. Вот два примера: как появилась на свет я сама и как — один из моих партнеров. Мы оба — дети, зачатые вне брака. Решение о нашем рождении принимал отец матери (в случае моего партнера решение принимал глава клана — это был большой дом).

У меня все закончилось счастливым браком родителей.
У моего партнера — другим браком его матери.
Но в обоих случаях был старший мужчина в семье, который брал на себя ответственность.
Оказывается, в советском мире у людей старшего поколения были какие-то ядра очень ответственного мужского поведения.
В такой дом не страшно рожать детеныша.

Я лично такое решение принять не могла, потому что моя социальная и семейная ситуация, пришедшаяся на мой так называемый детородный возраст, мне это сделать не позволяла. Чувство небезопасности из-за отсутствия среды, куда я могла бы родить ребенка, меня от этого шага удержало.

Хотя были очень долгие размышления о том, нужно рожать или не нужно. Одна из героинь фильма Инны описывает эти страхи материнства — они реальные, и они опасны. Но мы интеллектуально способны оценить и наши социальные, и наши семейные ресурсы. Плунгян: Одна из причин, почему многие мои ровесники и друзья на сегодняшний день не решились завести детей, — это результат 1990-х, когда во многих семьях до ребенка никому не было дела.

Хочется в этом смысле создать другую реальность, где поколения поддерживают друг друга. Другая причина, к сожалению, экономическая. Но нет, я тоже не поддерживаю имущественный ценз. Думаю, неравенство существует не только по имущественному принципу, но и по принципу психологической грамотности: отсюда эти бесконечно тяжелые ситуации, когда родители объединяются против ребенка, конкурируют с детьми за эмоциональное внимание, — словом, все эти нарушения детско-родительского взаимодействия, которые совсем недавно казались нормой.

Идеальную ситуацию я вижу так: вот пара ждет ребенка. Идут они в поликлинику, а им там говорят: возьмите учебное пособие. Запишитесь на курсы родительства. Вы, наверное, боитесь того, что у вас будет ребенок? Давайте проведем с вами эту беседу за государственный счет. Костылева: Я очень поддерживаю эту идею! Я не понимаю, почему, когда ты усыновляешь ребенка, ты год ходишь в школу приемных родителей.

Ты учишься этому, тебе объясняют, какие могут быть сложности, тебе прививают элементарную психологическую грамотность. Но почему-то считается, что про своего ты знаешь, как рожать и как воспитывать, — а откуда? Плунгян: Думаю, тут еще дело не столько в людях, сколько в отсутствии широкого внимания к теме эмоциональной грамотности, о которой совсем недавно еще никто не думал.

Денисова: Давайте сейчас послушаем Лену Костылеву, которая отважилась на детей.
Лена, ты богата? У тебя куча родственников? Костылева: Я не единственный человек на свете, который на это отважился! Сейчас дискурс нашего разговора сдвинулся в сторону Елены Борисовны Мизулиной, которая говорит, что семья должна быть «многопоколенной».

Но ресурс семьи совершенно не обязателен. Должен быть ресурс социума, который родительству позволяет быть безопасным. То есть это не когда ты одна с детьми, а муж всегда на работе — и это типа лучшее, что у тебя может быть! Это уродливая схема, которая ведет к искажению будущего мира.

Это будущее искажается из-за того, что ребенок сидит с матерью и матери некуда с ним деться, некуда деться от него, а еще ее никто не поддерживает, все осуждают и всем есть дело до того, как она воспитывает детей.
Надя говорила, что матери — и дети — видимы.
А на самом деле нет.
В обычной жизни детей не видно.

Утром их развозят по школам, потом на кружки. Их убирают подальше от взрослых. Ты не видишь детей в общественных местах. Это негласно запрещено. Очень редкие матери отваживаются ходить с ребенком по каким-то мероприятиям. Ты должна сидеть с ребенком дома! Водить его в школу.

В России миллионы женщин утром отводят ребенка в сад или школу, идут на работу, потом забирают его и ведут в кружок. В поликлиниках в очередях сидят в основном матери и бабушки. Отцы, как правило, занимаются гораздо более важными и интересными делами, а именно своей карьерой. К счастью, за последние двадцать лет отношение к детям (да и к матерям) стало меняться.

Денисова: А можно вообще быть свободной, заниматься другими делами и не страдать от бесконечного самоограничения, если есть дети? Костылева: Мне кажется, адекватным для материнства является понятие «труд». Это труд, и труд постоянный. Если труд — это приятно, то и материнство приятно, а если нет — то нет.

Но проблема в том, что женщинам вменяется именно материнский труд как основной. То есть женщина часто не может выбирать сферу приложения своих сил, особенно после того, как становится матерью: это необратимый шаг, это как трудовой контракт, заключенный на всю жизнь, без возможности его расторгнуть. Только за труд тебе платят или ты получаешь символические дивиденды, а материнский труд, в том числе колоссальный эмоциональный, — невидимый, непрестижный и, скорее, повод унизить женщину, сказать, что она «домохозяйка».

Это несправедливо. Нет общественного внимания к вопросу материнства как к вопросу общественно важному. Есть осуждение, контроль — как будто мы себе этих детей рожаем. Но мы рожаем их в мир, в общество. Фанайлова: Лена, тебе не нравится слово «инстинкт», но я другого предложить не могу.

Это инстинкт продолжения жизни. Это базовая вещь, это нормально. Желание иметь детей — это все-таки норма. И дети — это ценность. Символическая ценность очень высокого качества, общественно признанная и зашитая в супер-эго, в систему наших авторитетов, в бессознательное, которым продиктовано наше поведение.

Для тех, кого описывает в своем фильме Инна, это становится гиперкомпенсацией или сверхценностью — потому что они этого лишены. Женщины платят за попытки ЭКО, в том числе неудачные, как за свое будущее. Костылева: Кстати, про ЭКО. Что нового в ЭКО с философской точки зрения? Я как начинающий философ и теоретик психоанализа занимаюсь таким понятием, как первосцена.

Первосцена — это психоаналитический термин, означающий соитие родителей, в результате которого мы появляемся на свет.
Это бессознательное представление.
Ее нигде нет «как таковой», ее не обязательно наблюдать в реальности, но Фрейд ее ввел именно как понятие, считая, что она все равно будет содержаться в бессознательном.

Речь о нашем зачатии и рождении — это то, чего мы не наблюдали, но в результате чего появились. Традиционная философия не очень много занималась этим вопросом, так что мы все еще думаем, что это какие-то Адам и Ева, которые должны познать друг друга, но сегодня изменился способ прихода детей в мир.

ЭКО немного продвигает нас на этом пути.
В Великобритании принят закон, разрешающий использовать для ЭКО генетический материал трех людей — таким способом можно избежать некоторых генетических заболеваний.
У такого ребенка будет трое родителей.
И вот перед нами уже совершенно другая первосцена.
ЭКО ставит перед нами новые вопросы, соединяя биологический, сакральный и технологический аспекты.

На мой взгляд, проблематизировать его можно через понятие технотеологического, введенное Михаилом Куртовым. Вопрос появления детей — технотеологический, поскольку мы до конца не знаем, как это происходит: здесь техника напрямую смыкается с теологией.

Почему не приживаются здоровые эмбрионы и вдруг беременеют те, кого «приговорили» все врачи? Денисова: Некоторые репродуктологи после процедуры ЭКО говорят: «Теперь в церковь сходите». Костылева: Это действительно тайна. В случае с ЭКО нам нужен другой философский аппарат. Как зачать при помощи техники? Нужно ли здесь участие Бога? Почему человек порой не добивается результата, хотя технологически все безупречно? ЭКО — очень мощный философский кейс, который стоит обсудить отдельно.

Денисова: Дискуссия о том, посылает ли детей Бог или научно-технический прогресс, ведется даже Владимиром Соловьевым на канале «Россия», где он прогрессивно призывает благословить ЭКО. Фанайлова: Когда я слышу такие формулировки, я начинаю смеяться. Вы что, товарищи, думаете, что Бог не следит за научно-техническим прогрессом? Что Бог так вообще оставил все? Конечно, Он дал человеку свободу воли, но не до такой же степени.

Вы думаете, что Бог не видит ЭКО? Люди, которые так говорят, — какие-то настоящие атеисты.
Костылева : Но я еще раз скажу, что я в этом вопросе виталистка.
Я говорю, что здорово, что люди хотят рожать детей независимо ни от чего.
Я за детей.
У меня тупая, очень нефилософская позиция. Нипочему.
Просто так.

Денисова: Это желание иметь детей — оно ведь и у мужчин бывает сильным Фанайлова: Мой брат психологически чувствовал себя довольно плохо, пока не нарожал детей. У него их четверо, появившихся в довольно взрослом возрасте. Я удивлялась, какое разное у нас к этому отношение.

Окружающие говорили, что они с женой сумасшедшие.
Но до появления детей брат себя реально чувствовал несчастным.
Вот так бывает тоже.
Костылева: Я думаю, что это желание можно связать с представлением о «новой жизни».
Денисова: Ведь мы же живем для счастья? Что есть в детях такого, что окупит твое выпадение из социума, которое может стоить тебе реализации, успеха, признания? Отдыха и хорошего самочувствия, наконец? Костылева: Они живые, Инк.

Они живые, радостные и свободные, и они в то же время — часть нас. Возможно, часто — уже утерянная часть. Они находятся где-то между нами и миром, образуя новые связи с миром для себя и для нас. Это такая новая жизнь, Денисова: Хорошо, к каким главным выводам мы пришли? Костылева: Наверное, главный — про ответственность.

Но чью ответственность? Сегодня мы — даже в этом разговоре — все время оправдываемся за все женское. Мы оправдываемся и за то, почему родили, и за то, почему не родили. Я люблю мужчин, понимаю, что им тоже сложно в гетеропатриархате, и все же мужчине не приходится оправдываться ни в том, ни в другом. Не родил — молодец, не дурак, родил — отлично, неважно, что не заботится: «суд учтет наличие детей как положительную характеристику».

То есть с мужчин смещена эта ответственность за воспроизводство, мужчина в этом вопросе свободнее. Ответственность лежит на женщине, которая как будто виновата в любом случае — мало детей, много или ни одного. Но поставим вопрос ребром: почему мы вообще должны за что-то оправдываться — и перед кем? Давайте лучше спросим: почему ответственность за воспроизводство вида до сих пор лежит на женщине? И почему это часто вмененная, а не свободно выбранная ответственность? Почему мы должны в одиночку спасать мир? Я могу представить себе общество, где все будет по-другому.

И это общество не будет ни языческим, основанным на «мистической» способности женщины рожать людей, ни религиозно-патриархальным, ни циничным и технологизированно-биологизированным: оно будет отдавать себе отчет в реальных чудесах.
Плунгян: Для меня этот разговор ценен скорее как опыт обмена мнениями, чем как поиск единого вывода.

Конечно, мне неприятна идея, что разговор об ответственности — это способ заставить кого-то оправдываться, но я привыкла слышать это от старшего поколения и не хочу спорить. Мне помогает фантазия, что природа гендерных контрактов постепенно изменится, а родительство станет редкостью и перестанет быть обузой или способом контроля, в том числе и для мужчин. Все смешалось в доме Облонских Тест к 145-летию с начала работы над «Анной Карениной». Сможете вспомнить парадоксы и нестыковки великого романа Толстого? Сегодня на сайте Colta Specials От редакции COLTA.RU Обращение к читателям 5 марта 2022 107290 Colta Specials Культура во время «военных операций» Нужны ли сейчас стихи, выставки и концерты? Блиц-опрос COLTA.RU 3 марта 2022 97801 Общество Почему вина обездвиживает, и что должно прийти ей на смену? Философ Мария Бикбулатова о том, что делать с чувствами, охватившими многих на фоне военных событий, — и как перейти от эмоций к рациональному действию 1 марта 2022 83032 Общество Родина как утрата Глеб Напреенко о том, на какой внутренней территории он может обнаружить себя в эти дни — по отношению к чувству Родины 1 марта 2022 59251 Литература Often you write das Leid but read das Lied Англо-немецкий и русско-украинский поэтический диалог Евгения Осташевского и Евгении Белорусец 1 марта 2022 58717 Общество Письмо из России Надя Плунгян пишет из России в Россию 1 марта 2022 70941 Colta Specials Полифонические свидетели конца и начала. Эссе Ганны Комар В эти дни Кольта продолжает проект, посвященный будущему Беларуси 1 марта 2022 53179 Театр Случайность и неотвратимость Зара Абдуллаева о «Русской смерти» Дмитрия Волкострелова в ЦИМе 22 февраля 2022 44323 Литература «Меня интересуют второстепенные женские персонажи в прозе, написанной мужчиной» Милена Славицка: большое интервью 22 февраля 2022 44194 Общество Архитектурная история американской полиции Глава из новой книги Виктора Вахштайна «Воображая город. Введение в теорию концептуализации» 22 февраля 2022 43585 Общество Виктор Вахштайн: «Кто не хотел быть клоуном у урбанистов, становился урбанистом при клоунах» Разговор Дениса Куренова о новой книге «Воображая город», о блеске и нищете урбанистики, о том, что смогла (или не смогла) изменить в идеях о городе пандемия, — и о том, почему Юго-Запад Москвы выигрывает по очкам у Юго-Востока 22 февраля 2022 53665 Искусство Два мела на голубой бумаге Что и как смотреть на выставке французского рисунка в фонде In Artibus 21 февраля 2022 47394

Почему могут забрать ребенка в Германии?

Что считается опасностью для благополучия и здоровья детей? — Угроза для ребенка в семье существует тогда, когда родители или третьи лица наносят ему значительный физический, психический или эмоциональный вред. Например, в следующих ситуациях эксперты говорят о серьезной опасности для детей:

физические или психические заболевания родителей (также зависимость), из-за которых они не могут полноценно заботиться о своих детях; отсутствие эмоциональной привязанности или унижение ребенка путем оскорблений, что причиняет ему психологический вред; полное пренебрежение обязанностями по уходу, из-за чего дети постоянно подвергаются большой опасности; тяжкое физическое или сексуальное насилие над ребенком; риск для здоровья, например, когда родители игнорируют необходимость сделать ребенку важную для его здоровья и жизни хирургическую операцию; серьезное пренебрежение в уходе, при котором ребенка ограничивают или лишают полноценного питания и/или гигиены; чрезмерная защита, из-за которой ребенок не имеет возможности нормально развиваться и подвергается эмоциональному стрессу; постоянные конфликты между родителями с применением насилия; строгое ограничение в общении с одним из родителей; постоянное нарушение обязанности посещать школу.

В каждом описанном случае служба защиты детей должна реагировать незамедлительно. Однако изъятие детей из семьи остается последней мерой. Нажмите, чтобы поделиться новостью